Аверкиев Игорь Валерьевич


Пермь

Родился в 1960 году

Председатель Пермской гражданской палаты (ПГП)

https://www.facebook.com/averkiev.igor

Сайт Пермской гражданской палаты http://www.pgpalata.ru/


Устойчивые гибридные режимы как лекарство от вселенской тоски или Гипотеза о новом векторе глобального политического развития

Откуда взялся этот текст и зачем он см. здесь: https://igor-averkiev.com/nachinayu-vykladyvat-zapasy-gipotez-o-tom-kak-vsyo-mozhet-ustroitsya-v-rossii-i-okolo.html 

Содержание:

  • Предисловие
  • Гипотеза
  • Резюме и проблемы гипотезы
  • Уточнения и расширения гипотезы

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эти соображения я записал ещё в апреле прошлого, 2020, года, но не опубликовал, поскольку посчитал, что из-за вопиющей «непрогрессивности» и наглого визионерства соображения эти ещё надо как следует дообъяснить, пригладить, термины доработать до большей ясности и привычности для читателя. Однако руки до этого так и не дошли, а очень интересные события по всему миру так и подталкивают, не заморачиваясь, выложить текст в том виде, в котором есть.

Собственно, многое из того, что я написал ниже, многие понимают, многие из этих многих страдают от такого понимания, кто-то злорадствует, а некоторые считают предполагаемое развитие событий неким выходом – историческим тоннелем в отнюдь не безобразное будущее. Однако в нашем кругу – в кругу российских свободолюбивых людей – говорить об этом всё ещё не принято: не смеем, стесняемся, боимся быть неправильно понятыми.

Да, старые либеральные демократии постепенно утрачивают свою либеральную демократичность, а новых либеральных демократий уже не будет, но это не кирдык делу свободы по всему миру, поскольку на ладан дышат и привычные авторитарные режимы, а завоёвывающая мир разнообразная гибридность оказалось не очередной политической плесенью, а лекарством от новейших болезней традиционной государственности, как демократической, так и автократической.

 

ГИПОТЕЗА

У нас на глазах на протяжении нескольких последних десятилетий происходит фундаментальная переориентация мирового политического процесса. Упрощая, выглядит это примерно так:

Всю вторую половину XX века страны с авторитарными режимами исторически двигались в сторону либеральных демократий. Двигались они постепенно, зигзагами, но двигались. Доля либеральных демократий постоянно росла в мире, особенно со второй половины 80-х годов прошлого века – с эпохи обрушения мирового социализма.

Однако к рубежу веков и тысячелетий процесс этот замедлился, а в политическом мире появился новый феномен – гибридные режимы. Гибридными стали называть бывшие авторитарные и тоталитарные государства, которые уже утратили наиболее одиозные черты автократий, но как бы застряли в переходе к либеральным демократиям и представляли собой сложное сочетание авторитарных и либерально-демократических черт (Россия 2000-х – самый очевидный и известный пример).  При этом гибридные режимы были поняты политологами и политиками именно как «всё равно переходные» от авторитарных к либерально-демократическим.

Затем, к концу первого десятилетия XXI века, либерально-демократический транзит авторитарных режимов и вовсе остановился, исторически замер: в мире прекратился количественный прирост либеральных демократий и одновременно история родила совершенно новое политическое существо – устойчивые гибридные режимы или, говоря осторожнее, гибридные режимы, претендующие на устойчивость в своей сущности. То есть гибридные режимы оказались не переходными, а новыми.

Дальше – больше. Во втором десятилетии XXI века сформировался и вовсе новый вектор глобального политического развития: теперь в сторону гибридности движутся не только поставторитарные и посттоталитарные страны: Китай, Казахстан, Турция, Россия и др., но и страны либеральной демократии. Я говорю прежде всего о США эпохи Трампа-Байдена и о попытках гибридизации тех или иных политик в Великобритании, Франции, Австрии, Испании, Венгрии, Польше и т.п.  – везде в западном мире, где идёт широкое переосмысление политической жизни в духе того, что за отсутствием лучших терминов называют «новым правым популизмом», и того, что в России называют «новой этикой». Размещение в одном ряду «нового правового популизма» и «новой левой этики», наверное, многих удивит, но мне представляется, что оба этих умонастроения, хоть и с очень разных позиций, делают одно общее дело: отрицают/избегают/обесценивают в своих практиках либерализм и демократию в их традиционных для рубежа тысячелетий образах и смыслах. (Подробнее о причинах и проявлениях всеобщей политической гибридизации смотрите в «Уточнениях и расширениях гипотезы»).

Одним словом, сегодня можно говорить не только о гибридных режимах с историческими автократиями в бэкграунде, но и о гибридизирующихся режимах с историческими демократиями в бэкграунде. То есть сегодня можно говорить о традиционных демократиях, которые всё активнее заимствуют политические инструменты, институты и идеологемы авторитарных традиционалистских режимов. А если непредвзято взглянуть на Израиль, Индию или на ту же Японию (с её «хорошей «Единой Россией» в лице Либерально-демократической партии), Южную Корею, Сингапур и прочих «драконов» и «тигров», то со всей очевидностью будет ясно, что модерно-традиционалистская гибридность в процессе модернизации стала для них не только естественным, но и высокоэффективным политическим инструментом.

Внимание! Я говорю о движении традиционных демократий не к авторитарности, а именно к политической гибридности. Поэтому современная гибридизация западных либеральных демократий не означает, что «либерально-демократический выбор» проиграл «авторитарному выбору». Это означает, что в «очищенном виде» либеральные демократии так же социально и политически неэффективны в современном мире, как и «очищенные» авторитарные и тоталитарные режимы. Упрощая: в условиях современного социально сверхсложного общества либеральные демократии слишком свободны для расширенного воспроизводства, а автократии слишком несвободны для того же (см. «Уточнения и расширения гипотезы»).

Мне представляется очевидным, что в 2020-х годах ни у кого уже не получится воспроизвести на государственном уровне либеральные демократии образца их золотого века – рубежа тысячелетий. Более того, даже самим «либеральным демократиям золотого века» не удастся (уже не удаётся) сохранить себя как «либеральные демократии золотого века».

Но что взамен либеральных демократий, если не автократии? А взамен – другие демократии, поскольку не существует в современном мире иных политических технологий, которые бы столь же гарантированно и с приемлемыми общественными издержками обеспечивали легитимацию власти и более или менее безопасную для общества конкуренцию элит за власть. Но только это будут очень другие демократии – на иных социальных и мировоззренческих платформах.

Новая демократия родится в горниле общественной десакрализации демократии. Например, вслед за многими политиками и политологами общественное понимание демократии постепенно смещается в направлении от «народовластия» к «многовластию» (власть многих – старая добрая «полиархия» Роберта Даля). И, конечно, ни сам этот термин завоюет общественно мнение («широкие слои населения» могут о нём ничего и не знать). Просто в мире постоянно сокращается число людей, считающих, что на выборах они выбирают своих представителей, и одновременно постоянно увеличивается число людей, считающих, что на выборах они выбирают своих властителей (правителей/начальников/руководителей). Ведь кем на самом деле является президент или депутат – представителем или властителем? – это всего лишь вопрос веры и ожиданий. Вера и ожидания меняются. При этом, меняя свои представления о демократической власти - отказываясь считать её добросовестным партнёром в защите своих интересов, и возвращаясь, тем самым, к традиционным представлениям о любой власти - «простой человек», избиратель не становится социально более слабым, он просто меняет инструментарий взаимодействия с властью (см. «Гражданское общество против представительной демократии или гипотеза о влияния на власть без претензии на власть как главном вызове для традиционных демократий» и «Макиавелли для простолюдинов» или Гипотеза о власти невласти над властью»). На всякий случай вот моя реконструкция традиционных простолюдиных представлений о власти: «своей власти не бывает, власть всегда чужая, но иногда полезная, но лучше её сторониться, приспосабливаясь к чему возможно, максимально используя её ресурсы и возможности в своих интересах, манипулируя ею в своих интересах при любой её слабости, тихо саботируя вредное, ну и в крайнем случае сопротивляясь чему-то уж совсем плохому, но лучше, чтобы сопротивлялся кто-нибудь другой». В этой моей реконструкции нет ничего уничижительного и осуждающего. Вы ещё не читали мою реконструкции «традиционных представлений людей власти о простолюдинах».

Изменения в понимании демократии происходит в рамках более широкой ментальной революции, суть которой – в постепенном преодолении общественным сознанием системообразующих мифов эпохи Модерна, включая мифы о «народовластии» и «общественном единстве», на которых зиждятся не только классические идеологии, но и устав ООН, и конституции всех современных государств (при том, что казалось бы такой ритуальный термин как «народный суверенитет» всё-таки отражает некую объективную реальность, скрывающуюся в хтонических глубинах общественных отношений).  

В наше время влияние «простых людей» на власть и общественное участие в делах государства всё в большей степени обеспечиваются неполитическими инструментами прямого гражданского влияния на властные институты. И, наоборот, традиционные демократические каналы влияния на власть (партийные, представительские, электоральные) всё чаще и всё более массово игнорируются простолюдинами (см. «Гражданское общество против представительной демократии или гипотеза о влияния на власть без претензии на власть как главном вызове для традиционных демократий»). Более того, высокоэффективные негражданские (частные, персонифицированные) институты простолюдинного влияния на власть существуют с незапамятных времён, но были обесценены в эпоху Модерна (см. «Макиавелли для простолюдинов» или Гипотеза о власти невласти над властью»).

Но прежде чем эти видéния «очень других демократий» обретут осязаемость конвенциальных realpolitik, в среднесрочной глобальной политической перспективе бал будут править именно политические смеси – гибриды. Но «политические смеси» в рамках ещё старой модерной политической парадигмы, то есть в рамках либеральных, социалистических, национал-традиционалистских и прочих политтехнологических комплексов, со всеми их классическими, постмодерными, метамодерными модификациями. Являются ли гибридные автократии и гибридные демократии порталами в пространство немодерных политическим образов и сущностей – покажет время. Но, по-моему, являются. Сегодня именно политические смеси из классических модерных политик являются питательным бульонам для формирования немодерных политик.

Активная гибридность всё большего числа современных государств, конечно, не гарантирует им государственного успеха, но увеличивает шансы его добиться на основе новых немодерных социальных технологий и институтов, вызревающих в гибридных режимах как с авторитарным, так и с либерально-демократическим бэкграундом.  

Так или иначе, лет через 10-15 большинство стран мира по сути своей будут не либеральными демократиями, как конвенционально предполагалось ранее, а теми или иными вариациями гибридных режимов, или как они там будут называться...  – этакий очередной вариант «конца истории». Но, как и всякий «конец истории», всеобщая гибридность лишь зафиксирует очередной переходный этап к новым общественно-политическим сущностям, далёким от традиционных представлений о «правильном государстве» четырёхвековой эпохи Модерна.

Через 10-15 лет, как и сегодня, одни гибридные режимы будут с либерально-демократическим бэкграундом, другие – с авторитарным, третьи – с «азиатским» (вспоминая Маркса) или каким-то ещё. Возможно, они даже по-прежнему будут враждовать друг с другом по линиям традиционных цивилизационных и геополитических разломов, но их политическая суть будет более или менее однотипной (более или менее однотипными будут способы самоорганизации элит, управления населением и дележа ресурсов).

Однако это всё равно будет переходная однотипность, но не к либеральной демократии, как уже говорилось, а к принципиально иному способу общественной самоорганизации, мировоззренческие и политические элементы которого просматриваются уже сегодня.

Для меня самое интересное в этой всеобщей внутримодерной гибридизации – это уже сегодня просматривающиеся зачатки (мировоззренческие и даже политтехнологические) по-настоящему новой демократии: отрицающей либеральную демократию конвенциональных меньшинств и одновременно по-новому сложной, в отличие от архаичных демократий простого большинства (см. «Двойная демократия будущего или Гипотеза о расколе демократии по социальному признаку»).

 

РЕЗЮМЕ И ПРОБЛЕМЫ ГИПОТЕЗЫ

По моему мнению, гибридизация авторитарных и либерально-демократических режимов и отдельных политик в рамках модерной политической парадигмы – глобальный исторический тренд. Мне представляется, что гибридные режимы, обретшие устойчивость в своей сущности, уже не могут стать ни классическими диктатурами, ни классическими либеральными демократиями. Вопрос в том, останутся ли они в долгосрочной перспективе гибридами внутри модерной политической парадигмы или обретут новую немодерную политическую определённость. Более вероятным мне видится второе. Но лишь видится. Если сам процесс внутримодерной гибридизации современной политики более или менее очевиден и может быть более или менее достоверно подтверждён, то его результаты невозможно просчитать, можно лишь попытаться предугадать, чем я самонадеянно здесь и занимаюсь.  

В этой гипотезе я исхожу из того, что гибридные и гибридизирующися режимы являются экспериментальными площадками (как бы неприглядно порой эти площадки ни выглядели), на которых вырабатываются модели новой немодерной государственности. Мне представляется, что в естественных целях большей политической эффективности современные государства с авторитарным бэкграундом экспериментируют с большей «открытостью» своих институтов, а государства с либерально-демократическим бэкграундом экспериментируют с большей «закрытостью» своих институтов. Те и другие режимы нащупывают некий оптимум в соотношении «социальных порядков свободного доступа» и «социальных порядков ограниченного доступа» (терминология Дугласа Норта, Джона Уоллиса, Барри Вайнгоста). Само по себе стремление к такому оптимуму и, тем более, предполагаемое наличие его разрушает традиционные модерные представления о государстве, где «открытые» (условно «демократические») и «закрытые» (условно «автократические») формы правления противопоставлены на уровне государств, находятся в непримиримом антагонизме и в исторической последовательности. Я же исхожу из противоположного – из того, что закрытые и открытые формы управления обществом могут сосуществовать в едином социальном порядке (в едином государстве). То есть «закрытые» (автократические, традиционалистские) формы политик не обречены на полную историческую замену «открытыми» (демократическими, модерными) формами политик. Те и другие обречены на другое – на живое взаимодействие «антагонистов» в рамках единого социального порядка. Сегодня это происходит в рамках гибридных и гибридизирующихся режимов.

Но внутримодерная гибридность приобретает глобальный исторический смысл лишь в состоянии относительной политической устойчивости, пусть и исторически временной. В моём представлении и исходя из давно наметившихся тенденций, устойчивый гибридный режим — это электоральная олигархия, уравновешенная сильным гражданским обществом.

«Электоральная олигархия» в привычных политологических терминах – это плебисцитарная/делегативная/имитационная демократия или демократия с ограниченным доступом. Причём ограниченность доступа к демократии обеспечивается не только произволом олигархии, но и охлаждением простолюдинных и среднеклассных групп населения к политическому участию (но не к гражданскому влиянию; о различии того и другого смотрите в «Уточнениях и расширениях гипотезы»). Тенденции олигархизации элит и деполитизации населения (как «департизации» и массового абсентеизма) уже сегодня типичны для многих традиционных демократий, но существуют в них латентно, вне широкого общественного осознания. В гибридных же режимах обе тенденции социально и ментально высвобождаются, осознаются обществом как вариант нормы.

Если попытаться абстрагироваться от известных идеологических штампов и вспомнить Аристотеля (которому посчастливилось этих штампов не иметь – их ещё не было – потому его «Политика» до сих пор и актуальна), олигархия – это естественная иерархическая матрица самоорганизации элит. Всякая новая элита собирается в олигархию, а вот как она оформляет себя для общества – это уже другой вопрос. Вообще олигархия – это нормально, если у простолюдинов достаточно эффективных инструментов для защиты своих интересов в отношениях с властями (речь не только и не столько о демократии). А инструментов этих, вы не поверите, у простолюдинов предостаточно (см. «Макиавелли для простолюдинов» или Гипотеза о власти невласти над властью»), хотя бывают и периоды дефицита «простолюдинных инструментов влияния на власть», что и приводит к социальным катаклизмам. Но чтобы обнаружить эти инструменты, нужно сменить социальную оптику, поскольку в «модерных очках» простой человек всегда видится жертвой в любых общественных отношениях и нуждается в постоянном освобождении. Порождённое же массовым средним классом гражданское общество, будучи исторически уникальным общественным явлением (за исключением небольших и локальных прецедентов в эпоху Античности), совершенно по-новому уравновешивает социально полярные интересы простолюдинов и людей власти. В наше время институты гражданского общества (там, где они укоренились в «большом обществе») являются высокоэффективной добавкой к институтам традиционного простолюдинного влияния на власть, но не замещают их. 

Гражданское общество, с моей точки зрения, – это не только и не столько организации и сообщества «либеральной общественности», выступающие «за всё хорошее и прогрессивное» (как фактически подразумевается сегодня). Гражданское общество (рождённое очень особенной социальной энергией исторически очень особенного среднего класса) — это сложный конгломерат модерных и традиционалистских негосударственных/некоммерческих/неполитических активностей в защиту общественных интересов (правильнее сказать «проектов общественных интересов», а «неполитическая активность» – это активность, не ставящая перед собой цели прихода к власти или удержания её). 

Гражданским сообщество или организацию делают не «прогрессивные» (либеральные, демократические, правочеловечные и т.п.) взгляды его членов, а их желание и способность формулировать, продвигать и защищать общественные интересы, как они их понимают. Или по-другому: гражданским сообщество делает желание и способность его членов выдвигать и неполитически отстаивать проекты того, что, с их точки зрения, надо или не надо делать обществу и государству. Соответственно, таким желанием и способностью в современных обществах обладают не только носители либерально-демократических взглядов, но и многих других взглядов: левых и правых, радикальных и умеренных, остросовременных и традиционалистских (см. «Демиург гражданского общества или Гипотеза о другом среднем классе и о другом гражданском обществе»).

Об устойчивости гибридных режимов сегодня можно говорить лишь применительно к поставторитарным и посттоталитарым государствам. Но и в этом секторе устойчивые гибридные режимы существуют скорее как «пилотные». Слишком невелико историческое время их существования и внешнего за ними наблюдения. Даже такой супергибридный и уже фактически устойчивый режим, как китайский, существует всего три десятка лет. Что касается самых знаменитых гибридных режимов современности – электоральных автократий Владимира Путина и Реджепа Эрдогана, то переход их гибридности в состояние устойчивости всецело зависит от того, как справятся российская и турецкая олигархии с уходом/отстранением своих демиургов. Мне представляется, что именно избыточный и глубоко архаичный для нашего времени жесткий ПЕРСОНАЛИЗМ обоих режимов является основным препятствием для их гибридной устойчивости и политической стабилизации. Современные Россия и Турция, благодаря своим допотопным «отцам нации», застряли (Россия, по-моему, в большей степени) в переходе от невротичных электоральных автократий, зацикленных на политической безопасности лидеров, к электоральным олигархиям, более политически гибким, стабильным, современным и по определению лишённым «абсолютистской непримиримости», как во внутриэлитных отношениях, так и во взаимоотношениях с напирающими «структурами гражданского общества».

Вообще ничто не абсолютно и не универсально. Всё вышенаписанное о гибридых режимах касается только состоявшихся государств. В то время как на транснациональных территориях «стабильного хаоса» по-прежнему может возникнуть всё что угодно, естественно, кроме либеральных демократий. Я – о Ближнем и Среднем Востоке, Центральной Африке и о более локальных скоплениях несостоявшихся государств и протогосударственных этнических и религиозных сообществ.

Впрочем, возможно, именно на этих территориях нам предстоит увидеть принципиально новые и глобальные по своим последствиям очаги социальной и политической активности. Может быть, правы те, кто считает, что следующей после Ислама и Китая в будущее выстрелит Чёрная Африка и предложит миру свои модели завоевания места под солнцем, а в них – и свои эффективные формы государственности. А, может быть, и не «выстрелит». Вон от Латинской Америки весь ХХ век ждали пассионарного взрыва, а он у них вечно обламывался, хотя замах всякий раз впечатлял (я – об Аргентине начала ХХ века, о Мексике 1920-х, о Кубе 1960-х). Целый континент уже два века, со времён боливарианских войн за независимость, находится в застойном, тягостном модерном транзите. И примерно понятно, откуда взялась эта историческая тягостность, но в рамках «модерной этики» неприлично говорить об этом вслух.

Непонятно, что будет и с нестабильными проектными демократиями в новых государствах с неясными геополитическими перспективами, например, на постсоветском пространстве. Я – об Украине, Молдавии, Грузии, Армении, Киргизии, которые имеют богатую национальную историю, но не имеют исторической государственности или утратили её сколько-то веков назад. Похоже, сегодня они попали в «ловушку догоняющей демократии», находясь в которой, не могут себе позволить «естественную политическую гибридизацию», и вместо этого вынуждены постоянно подправлять псевдо-полу-квази-революциями свою вечно несовершенную демократию (подробнее о «ловушке догоняющей демократии» – в «Уточнениях и расширениях гипотезы»).

P.S. для свободолюбивых людей.

Деятельное противопоставление свободы и несвободы – фундаментально, присуще любому обществу и является мотивом для значительной части бесчисленных социальных взаимодействий каждого из нас. Борьба за свободу будет продолжаться и в мире гибридных режимов – везде, где дефицит свободы будет общественно опасен (также будет продолжаться и борьба за справедливость, борьба за безопасность, борьба за идентичность и другие формирующие любой социум общественные противостояния). Но борьба эта будет продолжаться на фоне постепенной замены «традиционно модерных» смыслов личной, общественной, политической и прочей свободы. Эти формирующиеся уже сегодня новые представления о свободе будут противостоять не только новой несвободе, но и старым представлениям о свободе.

Поэтому в наше время главное – не спутать актуальную свободу с неактуальной. Сегодня, например, важно понимать, что просто «честные и свободные выборы» или замена путинского единовластия на «ответственное перед парламентом правительство» сами по себе к большей общественной свободе и к большему общественному участию не приводят. В наше время подобные традиционные меры общественной эмансипации не являются достаточными условиями большей свободы. Вообще партийно-парламентско-электоральные активности в современных обществах менее важны для «судьбы свободы и демократии», чем гражданские активности прямого действия, не претендующие на власть, но делающие власти предложения, от которых она не может отказаться. Упрощая: «борьба за свободу НКО» сегодня важнее «борьбы за свободу партий».

То же самое про демократию. Стремление свободолюбивых людей к демократии не теряет актуальности внутри кризиса либеральных демократий и уж тем более внутри таких режимов, как путинский. Главный вопрос в том, к какой именно демократии стремиться.

_________________________________________

Я понимаю, что эта гипотеза не только, возможно, отвечает на какие-то вопросы, но и набрасывает новые. Часть ответов, к сожалению, можно будет получить только в следующих гипотезах, но на некоторые вопросы, я надеюсь можно будет найти ответы в РАСШИРЕНИЯХ И УТОЧНЕНИЯХ ГИПОТЕЗЫ, которые я немного доделаю и опубликую 11 ноября. Вот их примерное содержание:

Образы

  • Аналогия с гибридной войной
  • Андрей Мовчан о деградации американской либеральной демократии
  • Мои образы системного кризиса либеральной демократии

Идентифицирующие характеристики гибридных режимов

Социальные порядки ограниченного и свободного доступа: вместо исторической последовательности - конвергенция

Планетарное одиночество традиционных демократий

В чём либеральность либеральных демократий и как либеральность подрывает "реальную демократию"

О моём понимании некоторых терминов («простолюдин», «модерн», «политика» и «гражданская политика» и др.)

Соотношение авторитарных и гибридных режимов

О ловушке догоняющей демократии

_______________________________________________________________________

Следующая гипотеза будет опубликована в конце ноября

 

comments powered by Disqus

Список. Архив записей начало

Список. Тематический архив записей начало

Животные

27.05.2022
Тема 2

10.04.2014



Тексты

Из Африки

03.06.2021
Началось

11.12.2017
Киты и мы

24.09.2017
О кроте

24.09.2017
Доколе

24.09.2017
ТЫ КТО?

27.05.2014