Аверкиев Игорь Валерьевич


Пермь

Родился в 1960 году

Председатель Пермской гражданской палаты (ПГП)

https://www.facebook.com/averkiev.igor

Сайт Пермской гражданской палаты http://www.pgpalata.ru/


РОССИЯ, ВСЁ-ТАКИ - ВПЕРЁД! Часть вторая. О недолговечной пользе спасательных команд

О стране с 80-х годов XX века до наших дней –

как и почему всё это было и что из всего этого следует

 

Часть первая. ЧТОБЫ ДАЛЕКО ПРЫГНУТЬ, НУЖНО ХОРОШО РАЗОГНАТЬСЯ ( https://igor-averkiev.com/rossiya-vsyo-taki-vperyod-chast-1.html )

Часть вторая. О НЕДОЛГОВЕЧНОЙ ПОЛЬЗЕ СПАСАТЕЛЬНЫХ КОМАНД ( https://igor-averkiev.com/rossiya-vsyo-taki-vperyod-vtoraia-chast.html )

Часть третья. СУДЬБА «ХОРОШЕГО ГИТЛЕРА» ( https://igor-averkiev.com/rossiya-vsyo-taki-vperyod-chast-tretya.-sudba-horoshego-gitlera.html )

Часть четвёртая. ХОТЬ ТАК, ХОТЬ ЭТАК – ТОЛЬКО ВПЕРЁД

_________________________________________________________________________

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. О НЕДОЛГОВЕЧНОЙ ПОЛЬЗЕ СПАСАТЕЛЬНЫХ КОМАНД

 

Для вИдения российских перспектив важно понимать, что авторитарные режимы, в том числе политический режим Владимира Путина, – это не просто политические инструменты самовластия, предвестники «кровавых диктатур», как принято к ним относиться в среде свободоориентированных людей. На самом деле самовластие, усмотрительный диктат и выборочные репрессии являются лишь побочными эффектами авторитарных режимов. Суть их в другом.

Авторитарные режимы – это, прежде всего, «режимы перехода», режимы, обеспечивающие нелёгкий транзит страны из одного состояния в другое (независимо от того, какие цели ставят перед собой сами творцы авторитарных режимов, хотя, как правило, большинство отыгрывают именно миссию «спасителя», «проводника в хаосе не очень удачных перемен»). Судьба (объективная миссия) авторитарных режимов – не дать обществу распасться, пока доразрушается старый общественный каркас и в хаосе институциональной разрухи воздвигается новая система общественных отношений. Но, окрепнув, авторитарные режимы становятся хозяевами своей судьбы, своей миссии. И тут начинается…  

Авторитарные режимы возникают тогда, когда «строители новой жизни» не успели или не смогли воспользоваться возникшим в ходе политического перелома «кредитом народного доверия», когда тягостное переходное состояние чрезмерно затягивается, когда социальная цена преобразований оказывается неожиданно высокой, когда, не дождавшись полноценных новых институтов, начинает отмирать сама ткань нормальных человеческих отношений. Но и консервативно-реакционные силы тоже уже успели доказать свою несостоятельность. Политический тупик, одним словом. К сожалению, так происходит почти всегда, на определённой стадии любого «общественного перехода». (Об общетсвенных настроениях, создающих авторитарные режимы здесь: https://igor-averkiev.com/obshhestvennye-nastroeniya-sozdayushhie-avtoritarnye-rezhimy.html )

Вот тогда на историческую сцену и приходят (иногда вваливаются) авторитарные режимы и обеспечивают стране своего рода «исторический отдых» – плюют на «измы» и идеалы и тупо скрепляют авторитетом и политической волей лидера расползающееся от безынститутья общественное тело, усмиряют радикалов, наводят минимально необходимый порядок (вспоминаем Юлия Цезаря, Наполеона Бонапарта, начинающего Бенито Муссолини, Юзефа Пилсудского, Франсиско Франко, Хуана и Эву Перон, Фердинанда Маркоса, Гамаль Абдель Насера и др.).

В странах «застойного модерного транзита» (многие страны Латинской Америки и Азии) авторитарные режимы становятся хроническими или перемежающимися с нестабильными демократиями. Большинство постсоветских режимов являются практически однотипными авторитарными правлениями: Россия Владимира Путина,   Белоруссия Александра Лукашенко,  Казахстан Нурсултана Назарбаева, Азербайджан династии Алиевых, Узбекистан Ислама Каримова до недавнего времени, Таджикистан Эмомали Рахмона, Туркмения Сапармурата Ниязова до 2007 года. В остальных постсоветских странах, за исключением евросоюзных государств Прибалтики, с трудом выживают неустойчивые, недоукоренённые демократии: Украина, Молдавия, Грузия, Армения. Втянутся ли постсоветские страны в «застойный транзит» латиноамериканского или какого другого образца – вопрос. Да что «вопрос» – главная историческая интрига на политическом пространстве Евразии. Очевидно лишь, что у России, Украины, Белоруссии, Грузии и Армении исторические возможности поразнообразнее. Существенно осложняет ситуацию и нарастающий цивилизационный кризис Запада, и наступающая с Востока «современная архаика» (типа в ближайшие десятилетия «модерный транзит» классического образца может стать цивилизационно неактуальным).

По своей объективной общественной функции авторитарные режимы – антикризисные и временные. Авторитарные лидеры – не революционеры и не реакционеры, они – жёсткие антикризисные управляющие. До поры до времени. Их основная проблема в том, что они абсолютизируют в пространстве и времени свой антикризисный инструментарий и не смиряются со своей временностью. Однако, авторитарные режимы как тип государственного управления (не в персоналиях) могут становиться устойчивыми (устойчиво сменять друг друга), если на них сохраняется общественный спрос, то есть если общество всё-таки надолго застревает в модерном транзите (как это случилось во многих странах Латинской Америки), не обладая необходимой для завершения транзита структурой экономики и, соответственно, адекватной социальной структурой со значительным и разнообразным средним классом. (О дефицитах, создающих авторитарные режимы здесь: https://igor-averkiev.com/deficity-sozdayushhie-avtoritarnye-rezhimy.html )

Всё, конечно, тоньше. «Застревание в транзите» могут продлевать (и продлевают) и сами авторитарные режимы. Но их возможности всё-таки ограничены, если в обществе сформировались значительные по объёму страты неогосударствлённого среднего класса  и существуют элиты, имманентно заинтересованные в публичных, открытых способах конкуренции за власть и деньги («демократия» и «свободный рынок»). Беда в том, что изнутри мы никогда не можем знать точно, что является основной причиной модерного застоя: «субъективный фактор» режима или «объективный фактор» экономической и социальной неадекватности самого общества. Более того, никто не скажет, сколько и какого нужно «среднего класса» и «модерноориентированных элит», чтобы они гарантировали завершение перехода (например, в современной России).

Политическое кредо авторитарных режимов – ДИРЕКТИВНОЕ РУЧНОЕ УПРАВЛЕНИЕ тем, что важно для СЕГОДНЯШНЕГО выживания страны (а, следовательно, и самого режима), с относительной свободой во всём остальном, под прикрытием успокаивающих нацию имитаций, симуляций, суррогатов «нормального государства». Плохо работающие или вовсе не работающие в переходный период государственные и общественные институты авторитарный режим заменяет знаменитым «ручным управлением» и субститутами/ квазиинститутами конкуренции, частной собственности, выборов, многопартийности, представительства, местного самоуправления, гражданского участия, свободы слова, ассоциаций, манифестаций и т.д. Все эти "институты" при авторитарных режимах не являются абсолютными – как самовоспроизводящимися в однажды обретённых качествах – они существуют благодаря сложной системе ручной настройки и дозировки, которые и осуществляет авторитарный режим, превращая институциональную матрицу в шахматную доску, заставленную вручную вырезанными из «тела нации» субститутами, квазиинститутами, симулякрами. В результате – ВСЁ В СТРАНЕ ЕСТЬ по форме И НИЧЕГО НЕТ по содержанию (феномен, который сегодня описывается термином «гибридный»). Всё, что положено современному государству, есть, но ничего, как положено в современном государстве, не работает. Работает другое, скрытое в тени громких названий.

«Ручное управление» – это не метафора, а технология, в соответствии с которой управление осуществляется так сказать «первобытно», посредством «ручной передачи команд» (из рук в руки, из уст в уста) по вертикальным цепочкам, докуда эти цепочки могут дотянуться. То есть управление в жизненно важных сферах производится по прямым командам, а не по законам, нормативам, инструкциям. Под эту технологию формируется и особая бюрократия – «административно-командная», её базовый рефлекс – ЛЮБОЙ ПРИКАЗ ВАЖНЕЕ ЛЮБОГО ЗАКОНА (в отличие от «модерной бюрократии», чья легитимность проистекает не из политической воли конкретного человека, а из деперсонифицированных институтов, соответственно, формируется и иной базовый рефлекс – закон важнее приказа). (О других политических инструментах авторитарных режимов здесь: https://igor-averkiev.com/meshok-avtoritarnyh-instrumentov.html ) 

Особенность ручного управления – постепенное ЗАТУХАНИЕ и ИСКАЖЕНИЕ управленческого сигнала при передаче по «ручным цепочкам», как сверху вниз, так и снизу вверх (от чего и призваны страховать институциализированные нормы и процедуры). Таким образом, не будучи укоренённой, не имеющей прочной институциональной основы, авторитарная власть ограничивается ещё и возможностями и особенностями человеческих коммуникаций. Конечно, не любое управление при авторитарных режимах осуществляется в режиме «ручного управления», но любое,   значимое для выживания режима.

Что касается классических модерных политических институтов: федерализм, конституция, разделение властей и уровней власти, парламенты, партии, политические свободы и т.п. – то они существуют при авторитарных режимах не потому, что нужны для эффективного управления страной, а, так сказать, для приличия (такая сегодня «всечеловеческая политическая общепринятость»: демократия и всё такое) или по традиции, запущенной предыдущим режимом и, по сути, в виде симулякров – для того, чтобы успокаивать нацию: «всё у нас нормально, всё, как положено, всё, как у всех». С другой стороны, если уж «федерализму», «парламентам», «партиям» и т.п. приходится номинально быть, то чего им гнить – авторитарный режим активно их использует для собственных нужд легитимации, ручного управления, социального отвлечения и т.п.  

Поэтому одно лишь провозглашение и техническое создание/существование при авторитарном режиме того или иного государственного института не делает его существующим в объявленном смысле.

Например, в соответствии с российской Конституцией, новый российский парламент был создан в 1993 году, но при режиме личной власти Владимира Путина парламентом в провозглашённом и общепринятом смысле не является. Применительно к официальным конституционным функциям «народного представительства», «законодательной власти» и «формирования правительства» российский парламент является квазиинститутом – фактически он эти функции не исполняет, а только делает вид, что исполняет.

При этом российский парламент – не пустое место. В действительности он всё-таки исполняет очень важные политические функции, но важные для самого авторитарного режима – функции ЛЕГИТИМАЦИИ «ПУТИНСКОЙ КОМАНДЫ» И ТЕХНИЧЕСКОГО ОФОРМЛЕНИЯ «ПУТИНСКОГО ЗАКОНОТВОРЧЕСТВА». Таким образом, российский квазипарламент является реальным политическим институтом самого путинского режима, точнее, Федеральное Собрание Российской Федерации является субститутом «кремлёвского законотворчества» – то есть не имеет никакого отношения к демократии, политической конкуренции, разделению властей и т.п.

Все знают, что реальную законодательную власть в стране осуществляет окружение Президента Путина, а на региональном уровне – его наместничества в лице губернаторских команд. Точнее: путинский режим «ВРУЧНУЮ» ДОЗИРУЕТ ЗАКОНОДАТЕЛЬНУЮ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ «законодательной власти», беря или не беря на себя законодательные инициативы, вмешиваясь или не вмешиваясь в инициативы законодателей. Любая законодательная инициатива Кремля директивна в России, любая не согласованная с Кремлём законодательная инициатива любого законодательного органа – факультативна, то есть, зависима от санкции или безразличия «Кремля» и его наместничеств. (Вообще какая-то политическая свобода в путинской России, как и при любом авторитарном режиме, конечно, есть, но она  реализуется почти исключительно в форме «БЕЗРАЗЛИЧИЯ ПРАВЯЩЕГО РЕЖИМА», то есть  свобода там, где у режима нет интереса).

То же самое с представительством. Люди в современной России становятся депутатами не для того, чтобы властвовать, издавая законы и покровительствуя своим избирателям как «электоральным клиентам» в обмен на их электоральную поддержу (основные мотивы депутатов в традиционных демократиях), а для того, чтобы получить «ТИТУЛ ДЕПУТАТА», и с титулом получить статус, обеспечивающий престиж внутри правящего режима и личный доступ в «высшие сферы» режима и к государственным, прежде всего, бюджетным, ресурсам. Депутатство в современной России является одним из субститутов аристократии – сословной фиксации элиты.

Именно поэтому на наших выборах депутатов фактически избирают не избиратели, а сам режим. Ведь все знают: чтобы стать депутатом от избирательного округа (мажоритарные выборы), нужно добиться, чтобы «Единая Россия» утвердила тебя своим официальным кандидатом в данном округе, так как известно с очень высокой долей вероятности, что «социальное большинство» придёт и проголосует именно за официального кандидата «Единой России» (исключения возможны, но редки и непринципиальны) – такой в современной России общественный договор между «социальным большинством» и правящим режимом  («общественный договор» в данном случае – это стихийная общественная конвенция /подразумеваемое всеми всеобщее согласие/, фиксирующее обмен сторон ожиданиями). Пока машина этого «общественного договора» работает – авторитарный режим жив-здоров и процветает. Важно понимать, что наш «общественный договор» – это не конвенциональный обмен ожиданиями между правящей элитой и народом, а «личная уния» между Владимиром Путиным и «путинским большинством», доверившим ему власть над собой (существующая политическая система рухнет, как только большинство утратит доверие к Владимиру Путину – слабое место любого авторитарного режима; при демократиях «утрата народного доверия» к конкретным лидерам систему не рушит).

Чтобы быть избранным по партийным спискам, нужно просто добиться «проходного номера» в списке одной из четырёх кремлёвских партий, а уж «социальное большинство» и в этот раз гарантированно проголосует так, как ему положено по «общественному договору» с режимом. Есть в партийных списках небольшая зона неопределённости на нижних «номерах проходимости», но на устойчивость «договора» она не влияет, а для путинского режима создаёт тот необходимый люфт, который позволяет политологам считать режим личной власти Владимира Путина не вульгарно авторитарным, а постмодерно «гибридным».  

Таким образом, представительные органы у нас есть, но они не представляют тех, кто их избирает, так как своим избранием депутаты обязаны режиму, даровавшему им статус «официального кандидата» или соответствующий номер в партийном списке. И «статус», и «номер» определяются не «электоральной», а «режимной» полезностью депутата (в «аристократию» «принимает» не народ, а монарх и его наместники). Соответственно, российские депутаты не представляют население и элиты перед властями, а наоборот: российские депутаты представляют правящий режим перед населением и элитами. Российские депутаты продвигают не интересы населения во власть, а интересы власти в население. Депутат в России – самый  бесполезный для представления интересов граждан человек. Однако, если депутат одновременно ещё и какой-нибудь «местный хозяин», «смотрящий олигарх», директор градо- или районообразующего предприятия, тогда он реально будет печься о своих избирателях, но не как депутат, не как избранный частью народа представитель, а сугубо традиционалистски, как местный патриарх, как «отец города, посёлка, деревни», отвечающий перед «богом, царём и отечеством» за своих «подчинённых-подопечных-подданных», от труда и благополучия которых зависит его благосостояние и его престиж перед такими же, как он, и перед режимом.  

Электоральные мотивы единичных несистемных оппозиционных депутатов я здесь не рассматриваю по причине их практически нулевой политической значимости в российском квазипарламентаризме. Однако, хотят они того или нет, им приходится подчиняться общим правилам функционирования этой системы, в противном случае им в ней долго не протянуть (примеров достаточно).

Однако, представительство в авторитарных режимах всё-таки существует и работает, но архаичное, традиционалистское представительство – не депутатско-парламентское, а непосредственно авторитарное, основанное на вере в сверхвозможности лидера, а не на рациональном обмене «политическими услугами» между властью и населением. Представлять народ берутся не официальные представительные органы (депутаты при авторитарных режимах – те же бюрократы, служилая аристократия), а те, в кого «народ верит», – высшие авторитарные персоны и органы в лице самого Президента, его официальных и неофициальных представителей, наместников-губернаторов, всяких «доверенных лиц», из которых формируются всякие «народные фронты», и т.п. И это естественно. Люди, признавшие единоличную власть конкретного человека, доверившие ему себя и страну, – только ему (в крайнем случае, лично им назначенным ставленникам внутри властной вертикали) готовы доверять свои просьбы и чаяния. Власть авторитарного лидера в народных представлениях имеет такую же трансцендентную, «высшую» природу, как и власть монарха, только чуть ниже уровнем. Если монарх «помазан богом», то авторитарный лидер «помазан народом». Не каким-то электоратом, а именно Народом. «Народ», в отличие от «электората», не выбирает лидера на рынке претендентов, а доверяет ему власть, уверовав в него и возлюбя его. А выборы – это так, всего лишь формальная подпись в договоре, заключённом по любви и вере. (О других субститутах, квазиинститутах и симулякрах современного российского государства здесь: Претворяющееся государство https://igor-averkiev.com/pretvoryayushheesya-gosudarstvo.html ).      

Таким образом, до недавнего времени профанация в России законодательной и представительной миссии парламента была не произволом правящего режима, а результатом общественного договора между народом, элитами и режимом.  

Дефицит ответственных укоренённых элит в переходном обществе авторитарные режимы покрывают ИСКУССТВЕННОЙ НАЁМНОЙ ЭЛИТОЙ – всепроникающей бюрократией. Дефицит социального капитала в обществе и общепринятых публичных смыслов (без которых общество утрачивает идентичность и атомизируется) авторитарные режимы покрывают допингами популизма, госпатриотизма, «третьего пути», «общего дела», «внешнего врага» и т.п.. Социальная политика замещается «политикой социальных раздач» – например, путинский режим  делится с населением нефтегазовой рентой в дозах, обеспечивающих социальную безопасность самого режима (как хлебные раздачи в Древнем Риме, с той лишь разницей, что сенат/император делился с плебсом военно-колониальной рентой).

Выборы как инструмент публичной конкуренции элит за власть при техническом арбитраже электората, при авторитарных режимах замещены выборами как процедурой выражения населением доверия авторитарному лидеру и его команде. Легитимация личной власти авторитара – это главная причина, по которой в современных авторитарных режимах выборы просто не могут не быть. Как только выборы перестают обеспечивать легитимность авторитарного лидера – они окончательно профанируются или вовсе демонтируются. Если режим не успевает этого сделать (или, погружаясь в безысходность, не находит в себе силы), выборы приводят к опрокидыванию авторитарного режима. Причём опрокидывание режима может произойти и не на выборах, а в связи с их окончательной профанацией или демонтажем.

Вообще выборы – это «ахиллесова пята» и даже западня для авторитарных режимов. С одной стороны, авторитарный режим не может без них обойтись, поскольку выборы – единственный доступный режиму источник легитимации (общепризнанный источник власти). С другой стороны, с нарастанием в обществе модерной динамики и протестных настроений (чего пока нет в сегодняшней России) выборы становятся естественным и самым доступным инструментом свержения режима, а их полная профанация или отмена лишь поощрят свержение. Каждый авторитарный режим завершает своё существование в тупике безысходности, выход из которого – только настоящая «кровавая диктатура». Но при здравом рассуждении и она лично для лидера – не выход. Тягостна судьба авторитариев.

Внутренняя политика авторитарных режимов – это всегда смесь безудержного популизма (вплоть до сентиментального упоительного народолюбия) и изощрённого лавирования между политическими полюсами, актуальными на данный момент в данной стране.

В нашем случае это лавирование путинского режима между «консервативно-патриотическими» и «прогрессивно-либеральными» политическими настроениями; именно это «лавирование» и создаёт у радикальных патриотов иллюзию «Путин – прожжённый либерал», а у радикальных либералов иллюзию «Путин – квасной патриот», а Владимир Путин просто хочет жить, то есть оставаться «лидером нации».

Авторитарные режимы как бы на время отключают «политические маятники», более или менее аккуратно отстригая экстремистские крайности у полюсов «маятниковых пар» («борьба с экстремизмом» до поры до времени по-своему честна в авторитарных режимах).

Заботясь о воспроизводстве питательной для себя среды (каковой является переходное социально и политически не структурированное, деинституциализированное общество), авторитарные режимы до поры до времени не препятствуют самому социальному брожению в стране, вызреванию новых отношений и социальных групп, но всячески препятствуют «институциональной кристаллизации» нового «социального вещества». «Делайте, что хотите, в своей частной жизни, только не лезьте в публичную жизнь, не объединяйтесь, не выдумывайте собственных правил и смыслов» («взбесившийся принтер» в путинской Думе и прочие радикальные наработки режима последних лет и были включены для зачистки и дискредитации несанкционированной гражданской самодеятельности).

Временно восполняя дефициты институтов суррогатами и «ручным управлением», авторитарный режим действительно обеспечивает выживание страны в условиях «проблемного транзита». Если в ходе авторитарной стабилизации «новая социальность» продолжает укореняться и дозревает для продолжения «транзита» (это возможно в том числе потому, что МАССОВОЕ ЖЕСТОКОЕ НАСИЛИЕ всё-таки табуировано в электоральных авторитарных режимах – только избирательное и, по сути, символическое насилие, хотя и вполне реальное для конкретных жертв), то на следующем политическом витке к власти приходит «модернизационный режим». Если же в ходе авторитарной стабилизации «новая социальность» не завоевывает новых значимых экономических и социальных плацдармов и оказывается «политическим блефом» или режим вовремя спохватывается и начинает нешуточно тормозить институциализацию «новых отношений», происходит откат к той или иной разновидности традиционного общества через соответствующую консервативную/реакционную трансформацию авторитарного режима.

Таким образом, миссия авторитарных режимов вполне позитивна лишь на первом «спасательном» этапе их существования. Но по мере того, как общество (в том числе благодаря умиротворяющей оболочке авторитарного режима) постепенно приходит в себя после «транзитного хаоса» и люди, постепенно же, выходят из «закрытого режима частного выживания» в «открытый режим общественного производства своей жизни», плюсы авторитарного режима медленно, но верно становятся его минусами.

Механизм этого скатывания авторитарного режима в авторитарную деструктивность очень прост: в связи с тем, что именно «институциональная разруха» и функциональная  разбалансированность переходных обществ  являются питательной средой и источником власти авторитарных режимов, сами авторитары и их окружение инстинктивно заинтересованы в максимальном продлении этого мутного состояния своей страны. Вольно или невольно авторитарные команды всячески препятствуют формированию любой устойчивости в правилах, органах, отношениях. Сохранение общества в неустойчивом киселеобразном состоянии – конечный смысл любого авторитарного действия. Только такое состояние общества продлевает естественный общественный спрос на авторитарные режимы с их уникальными навыками в ручном, аварийном управлении страной. Отсюда любая публичная гражданская самодеятельность (хоть левая, хоть правая, хоть «светлая», хоть «тёмная») – главная угроза авторитарному режиму. Ибо эта самодеятельность элит и средних слоёв при поддержке заинтересованных групп «социального большинства» и создаёт прочные укоренённые институты: экономические, политические, социальные. 

Следовательно, всячески ВОСПРОИЗВОДЯ «НЕДОРАЗВИТОЕ ГОСУДАРСТВО» КАК СРЕДУ СВОЕГО ОБИТАНИЯ, любой авторитарный режим ОБРЕЧЁН НА «ПОЛИТИКУ ЗАСТОЯ», плавно перетекающую в тот или иной вариант реакционности, политической и социальной деструктивности. Но эта опасная для него самого деструктивность время от времени осознаётся и самим режимом, и он включает те самые «оттепели», чтобы «разрядить», «сбросить пар» и т.п. Но даже слегка затянувшиеся «оттепели» с необходимостью приводят к «кристаллизации в институты» высвободившейся социальной, экономической и политической энергии расправивших плечи элит и среднего класса. Поэтому «оттепели» дозируются – спонтанно или проектно – зависит от конкретного режима.

Вот оно – воистину высокое искусство авторитара: тонко дозировать всё, вплоть до свободы и справедливости – только бы общество оставалось «киселём» и нуждалось в нём, как в единственном стержне. Красиво, но недолговечно.   

***

Таким образом, авторитарные режимы приходят как «спасательные команды», которые, сделав своё дело, снова и снова убеждают общество, что его (общество) всё ещё есть от чего спасать – ведь ничем другим «зарабатывать на жизнь» «спасательные команды» не умеют.

Другое дело, что даже после преодоления острой фазы кризиса в любом обществе найдётся значительная часть населения, жаждущая остаться под эгидой «спасательной команды» с её опекунским отношением к «страждущему населению». А в стране, проведшей 70 лет в объятьях навязчивого госпатернализма, доля такого населения ещё долго будет оставаться значительно выше нормы.

Поэтому очень важно отличать авторитарные режимы в начале и в конце их пути. На первом этапе, оказавшись у власти в расползающемся обществе, авторитарные команды, чтобы выжить, просто следуют общественному спросу, просто спасают общество от разложения, ничего особенно не выдумывая, делая очевидные, простые, на потребу дня, вещи – как и положено «спасательным командам». У авторитарных режимов это получается именно потому, что они не зацикливаются, в отличие от основных политических игроков «транзита», на таких системообразующих дилеммах как «демократия – диктатура», «социализм – капитализм», «традиционализм – модернизация» и т.п. При таком подходе единовластие лидера, тотальная бюрократизация, олигархо-бюрократическая экономика, вольная коррупция, фиктивная демократия, вульгарный популизм и многие другие авторитарные безобразия не являются следствием произвола, некомпетентности или средством насилия над людьми, а, наоборот, предстают адекватными, опирающимися на общественный спрос инструментами стабилизации в разбалансированном обществе.

Однако с приходом стабилизации методы спасательных команд становятся всё более неуместны. Вместе с элементарным налаживанием жизни в обществе размораживаются и естественные модернизационные процессы и ЕСТЕСТВЕННАЯ консервативная реакции на них. Общество перестаёт быть толпой потерявшихся младенцев, стремительно делится по интересам, структурируется, воспроизводит естественную и разнообразную сложность. Медленно, но верно формируется ново-старый «политический маятник». Всё больше «просыпается» людей, которых начинают волновать дилеммы, подобные перечисленным выше. А вокруг – всё те же временщики, бюрократы и симулянты. И никем другим эти люди быть не могут – уж очень жестким был отбор в авторитарной «кузнице кадров».

Столкнувшись с просыпающимся социальным разнообразием и институциональным творчеством элитных и среднеклассных масс, любой авторитарный режим начинает упорно соскребать налёты новых институтов со стенок своего «рукодельного котелка» (инстинктивно считая их «грязью», «накипью» на своих как бы «политически стерильных» конструкциях) – с каждым годом всё более трудная и рисковая для режима работа.

Но однажды «налёт» может стать таким, что его уже не соскрести. А может и не стать таким. Всё зависит от «социальной мощности» модерных элит и неогосударствлённых страт среднего класса. В каких единицах измерять эту мощность и какой она должна быть, чтобы порождать «несоскребаемые институты и интересы», мне неизвестно, думаю, и никому неизвестно. Но именно эта неизвестность и создаёт пространство для политического и социального творчества модерных элит и среднеклассных слоёв, что, в свою очередь, даёт «социальному большинству» разнообразное меню для политических присоединений в своих интересах.

Водоразделом между первым и вторым этапом авторитарного правления можно считать исчерпание народной любви к лидеру. Исчерпание не доверия или уважения, а именно любви как иррациональной веры в «спасителя от всего» и «гаранта всего». При этом осторожная консервативно-прагматичная народная поддержка ещё может длиться какое-то время. «Исчерпание любви» – процесс метафизический и происходит он не столько потому, что режим как-то конкретно провинился, а, прежде всего, от общей его неуместности, неадекватности, старорежимности. Ну и, конечно, потому, что чем дряхлее, беспомощнее и ненужнее – тем дурнее, а иногда и злее.

Так или иначе, если модерный уклад (соответствующие экономика и социальная структура) в обществе набрал силу необратимости, авторитарный режим обречён на разложение и вымирание/свержение, если нет, и в обществе в неустойчивом равновесии по-прежнему и естественно доминируют переходные (не укоренённые, как не самовоспроизводящиеся) субституты и квазиинституты – авторитарные режимы приобретают хронический характер, в лучшем случае перемежаясь с неустойчивыми проектными демократиями.   

 

Игорь Аверкиев

Март-ноябрь 2016

comments powered by Disqus

Список. Архив записей начало

Список. Тематический архив записей начало

Животные

27.05.2022
Тема 2

10.04.2014



Тексты

Из Африки

03.06.2021
Началось

11.12.2017
Киты и мы

24.09.2017
О кроте

24.09.2017
Доколе

24.09.2017
ТЫ КТО?

27.05.2014